А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем - Марк Альперович

– А помнишь, как ты встретил наш состав под Горьким, а я, дура, не нашла ничего важнее, кроме сообщения, что взяла часы? А как вернулся фронта и разрезал новые хромовые сапоги, которые не слезали с твоих отекших ног? И Кузьмича? А как ты Сереже принес в больницу пальто на вырост? Как мне удалось добиться девяти метровки на проспекте Ленина?

– Все помню, Люся. Прости меня, я очень виноват перед тобой. Людмила в порыве бросилась ему на шею и стала целовать. Ефим смущенно оглядывался по сторонам. Всю эту картину видел Сергей. Он вышел из дома вслед за родителями, следил за ними.

Примерно через неделю Люда поделилась с сыном, что нашла адрес знаменитого гинеколога Михайлова, который принимает два раза в месяц в Глухове. Через неделю она уже рассказывала, как попала к доктору на прием.

Осмотрев Людмилу, профессор констатировал, что ничем помочь не сможет: поздно, слишком запущена болезнь. Люда вышла из кабинета с понурой головой. Минут через десять в кабинет профессора вбежала медсестра и сказала, что на операционном столе, который уже был готов к назначенной на сегодня операции, вдруг оказалась женщина в одной ночной рубашке. Когда ее попытались поднять со стола, та закатила истерику.

– Что за безобразия у вас творятся?!

Профессор решительным шагом направился в операционную. Увидев на столе бывшую пациентку, он от возмущения аж завизжал. Это была Людмила.

Людмила не реагировала.

Немного успокоившись, Михайлов спросил:

– Что вы хотите?

– Режьте меня. Заживо умирать я не буду.

Немного подумав, Михайлов сменил гнев на милость.

– Давайте я вас еще раз осмотрю.

Повторный осмотр заставил его призадуматься.

– Как вас зовут?

– Людмила.

Профессор улыбнулся.

– Мою жену тоже зовут Людмила. Вот что, Люда, вы сейчас сильно истощены и гемоглобин у вас низкий. Прибавьте минимум десять килограммов веса, приведите в норму гемоглобин и через пару недель приезжайте, я вас заранее запишу на прием.

– Это правда, профессор, вы меня не обманите?

– Честное слово!

Людмила слезла с операционного стола, оделась. В ординаторской она услышала слова профессора.

– Какая тяга к жизни! Какая настойчивость! В прошлом была очень красивая женщина. Я ей обязательно постараюсь помочь.

Две недели Людмила ела не переставая. Прочла горы медицинской литературы, чтобы узнать, как поднять гемоглобин.

Через две недели Михайлов сделал Людмиле сеанс рентгенотерапии, а еще через месяц повторил процедуру. И продлил ее жизнь на 55 лет!

…Отец в доме мог заменить только сгоревшую лампочку. Для починки крана, побелки потолков, ремонта выключателя и других подобных дел вызывались специалисты. Даже пилить и рубить дрова Сергей научился не у отца.

Людмила всячески оберегала свое чадо. Она не боялась вступать в драку с лоботрясами старшего, чем Сергей, возраста, обижавшими его. Она разрешала сыну буквально все. Если тому не хотелось идти в школу, Людмила писала записки классному руководителю с оправданием прогула.

Ефим же был строг к сыну, и тот его панически боялся. И хотя физическое наказание Ефим использовал нечасто, страх довлел над Сергеем постоянно. Но, тем не менее, не делал его рабски послушным…

Людмила привила сыну устойчивый иммунитет к воровству и хулиганству. Когда ребята лезли в сад за яблоками, Сережа отставал от них, а потом уходил домой. А когда его спрашивали, где он был, придумывал хитрые отговорки.

Ребята из дома… Они с детства познали, что такое голод и нищета, и ненавидели относительно обеспеченных людей. Для них шалостью было в толпе порезать бритвой хорошее пальто или шубу. Многие из этих ребят оставались в одном классе на второй, третий и даже четвертый год. Все они были на несколько лет старше Сережи. Сергей оставался для них чужаком. И не только потому, что слово «еврей» для них было ругательным. Они нутром чувствовали, что Сережа на них не похож.

Пытаясь понять, почему ребята так не любят евреев, которые ничего плохого им не сделали, Сергей вспоминал рассказы мамы о еврейских погромах на Украине.

Черкесы из белой армии ворвались в квартиру, где находился студент-еврей.

– Жид? – спросили они у юноши-очкарика.

– Я – студент, – ответил очкарик.

– А, – протянул понимающе черкес, а затем повернулся к своему напарнику: – Пошли, нас обманули.

Переростки, с огромным трудом одолевшие обязательное начальное образование, умевшие на русском языке членораздельно разговаривать только матом, дразнили Сергея, больно дергая его за уши: «Скажи: кукуруза».

В соседнем подъезде жил девятнадцатилетний парень по прозвищу Кляча. Он был крупного телосложения, весь в наколках. Все ребята тогда увлекались футболом. Основные болельщики разделились на три лагеря: «ЦДКА», «Динамо» и «Спартак». Кляча болел за «Динамо», хотя отсидка в тюрьме за хулиганство должна была сделать его оппонентом этой команды, поскольку спортклуб «Динамо» был учрежден НКВД.

Надо заметить, что в тюрьме всякое проявление национальной розни в корне пресекалось. Воры в законе очень быстро поняли, какую опасность их сообществу несет национальная рознь. Администрация же специально разжигала ее. Разделяй и властвуй – вот их вечный девиз.

Сережа тоже болел за «Динамо». Чем объяснить эти пристрастия, ребята порою и сами не знали. Хомич, Бесков, Соловьев, Карцев, Савдунин – эти фамилии болельщики «Динамо» знали наизусть. Ребята, болевшие за «ЦДКА», были поклонниками не менее знаменитых фамилий: Федотов, Бобров, Вячеслав Соловьев, Демин, Гринин, Башашкин.

Споры «кто лучше» большей частью были беспредметными и часто заканчивались драками. Когда появлялся Кляча, болельщики «ЦДКА» спешно ретировались. Но вскоре в подъезде, где жил Кляча, появился не менее грозный болельщик «ЦДКА». Это был демобилизовавшийся по ранению крупный парень высокого роста. Звали его Виктором. Ему пытались дать разные прозвища, но они как-то не приживались. Виктор жил с матерью. Как и Кляча, длительное время нигде не работал. Как только на разборки выходил Кляча, Виктор, постоянно наблюдавший за улицей через окно комнаты второго этажа, тоже появлялся во дворе, и тогда Кляча ретировался.

Сергею удалось понравиться Виктору. Так у него во дворе появились два самых сильных защитника: Кляча и Виктор. Но защитить они его могли лишь тогда, когда события разворачивались в секторе их обзора. У своего – первого – подъезда Сергей такой защиты не имел, чем и пользовались недруги.

Ефим тоже увлекался футболом. Нередко в летние воскресные вечера они вместе с Сережей ездили на поезде в Москву на стадион «Динамо», когда там проходили матчи с участием «ЦДКА», «Динамо» или «Спартака». Билеты на встречи с участием этих команд надо было приобретать заблаговременно. Празднично одетых Ефима и Сережу у выхода из метро встречала толпа болельщиков, спрашивающих лишний билетик. Народ на стадион приходил задолго до начала матча, чтобы поспорить, кто выиграет, постоять у большой таблицы результатов первенства страны по футболу, поговорить о перспективах каждой из играющих команд. Чинно восседали на откормленных лошадях милиционеры. Ефим не знал, как Сережа, фамилии ведущих игроков, не кричал как безумный во время забитого или пропущенного мяча, но футбол доставлял ему эстетическое наслаждение. После окончания матча Сережа восторгался, какие мячи брал Хомич или какой проход по краю совершил Трофимов, а Ефим, плохо слушавший сына, думал, что это и есть преимущество Москвы. И не беда, что угасли перспективы карьерного роста или получения благоустроенной квартиры, зато есть возможность сходить в театр, на стадион, посетить воздушный парад в Тушино.

Ефим был не рад, что в первое свое посещение парада в Тушино взял с собой Сережу. Десятки тысяч людей собрались на огромном поле и смотрели, закинув головы вверх, в небо, где самолеты демонстрировали фигуры высшего пилотажа. Ефим взял с собой полевой бинокль, чтобы лучше рассматривать этот небесный спектакль. Народ гудел, ликовал, наблюдая за происходящим. Вдруг неожиданно наступила необычная тишина, самолеты на мгновение исчезли, и головы всех присутствующих повернулись в сторону правительственной трибуны, на которой в своей традиционной шинели и кепке появился вождь всех народов. Сергей попросил у отца бинокль и очень долго смотрел в сторону трибуны. Уже возобновился парад самолетов, а Сережа все смотрел.

– Что ты там высматриваешь? – не выдержал Ефим.

– Отца родного, – после некоторой паузы сказал Сергей.

Рядом было много народа, и Ефим не стал ничего больше спрашивать у сына. Он молча взял Сережу за плечо и сильно сдавил пальцами.

– Папа, больно.

Ефим приложил палец к губам. Сережа понял.

Дома Людмила стала спрашивать сына о том, что он видел на параде.